В Советском Союзе показывали американский "трофейный" фильм "Мост Ватерлоо". Коллизия была в том, что героиню (Вивьен Ли) изгнали из балетной труппы: она опоздала на репетицию, провожая жениха на фронт. Будучи не в силах прокормиться честным трудом, героиня занялась проституцией. Дальнейшие перипетии сюжета нам ни к чему, но тут нужно заметить, что действие фильма относится к Первой мировой войне – нынешнему невеселому юбилею. А это как раз и было время, когда возник феномен женского труда в массовом масштабе.

Мобилизация была всеобщей, и на военных заводах – а тогда все заводы стали военными – понадобилась женская рабочая сила. Работы было сверх головы, и героиня "Моста Ватерлоо" вполне могла бы, пересидев военное время на производстве, встретить своего жениха в полной первоначальной целости. Конечно, особенного реализма с Голливуда не требуется, а в прочих аспектах фильм был "хорошим": пипл хавал, женщины слезоточили. Но нам сейчас стоит задуматься о подлинных фактах.

Первая мировая война ознаменовала появление массового общества: массовая мобилизация, массовый рынок труда. Исчезла социальная иерархия, все стали равны всем, на фронте отпрыска аристократии было не отличить от сельского или городского обывателя. Соответственно, всеобщая воинская повинность, да еще в экстремальном варианте войны, вызвала потребность в равных правах, в частности, всеобщем избирательном праве, каковым были в том или ином временном промежутке наделены и женщины. И вот последнее обстоятельство было особенно значимым: равноправные женщины сумели со временем изменить в передовых странах характер общественной и культурной жизни, на самой глубине сделав его мирным.

Вивьен Ли отныне может работать даже не на военном заводе. Мне тут же возразят: так ведь после Первой мировой войны не замедлила начаться Вторая. Но обе войны были в сущности одним событием, одной эпохой: Вторая началась, потому что Первую как следует не сумели окончить, отравив послевоенный мир кошмарным Версальским договором. И если между мировыми войнами прошло всего лишь двадцать пять лет, то после третьей войны нет вот уже лет семьдесят. Войн было много, но локальных, и даже нынешнее напряжение на востоке Европы тоже пока не выходит из местных рамок. Увы, великая Россия нынче – локальное явление, и нынешние события ведут только к дальнейшей ее даже не локализации, а изоляции.

Что изменилось на Западе в результате возросшего влияния женщин? Смягчился активно-наступательный (при желании можно сказать – "агрессивный") характер западной цивилизации. Этот активизм, наступательность ярче всего сказались в развитии техники, в технологическом прогрессе. Содержанием культурной жизни на самой ее глубине – как и в явленных результатах технического прогресса – стала борьба с природой, завоевание природы. Это была мужская культура. Не только нынешние феминистки говорят, что эта культура фаллоцентрична – это говорил еще Фрейд: любой экскаватор, грызущий землю, можно представить в фаллической символике. Со временем обозначились если не тупики, то издержки такой цивилизаторской модели: возникла угроза экологической катастрофы (экологический кризис уже наблюдается). И экологическое движение можно представить как отпрыск все того же феминизма, давно уже ставшего не просто борьбой за права женщин (они достигнуты и закреплены), а за качественный сдвиг в самом цивилизационном проекте.

Далеко не случайно, что это движение стало одновременным с появлением постиндустриальной цивилизации. В компьютере нет ничего "фаллического" или загрязняющего природу. Но умные люди недаром говорят, что на самой последней глубине никогда ничего не меняется, что в человеческой истории разыгрываются одни и те же паттерны, реализуются сходные модели, выявляются тождественные структуры.

Прообраз обсуждаемого сюжета имел место еще в Древней Греции и описан в комедии Аристофана "Лисистрата": женщины объявили половую забастовку, отказываясь делить брачное ложе с воинственными мужьями (здесь лучше сказать "мужами"). Тот же сюжет реализовался в нынешней жизни Запада. Но в России, как видим, вирильные мужи снова на коне, даже на танке. Снова гремит агрессивное железо, а что касается мирных компьютеров, то их для вящей благодатности советуют проектировать и делать в православных монастырях.

Это, конечно, прогресс, если вспомнить, что в свое время главный центр ракетного проектирования находился в бывшей Саровской пустыни. Сюжет был описан еще Андреем Платоновым: какой-то из его чудаков сделал деревянный телефон – точно такой, как настоящий, только он не работал. Остается надеяться, что православные монахи не вспомнят предшественника Ослябю и не пойдут сами воевать. Тогда с ними готова будет обняться Лисистрата.

Борис Парамонов – нью-йоркский писатель и публицист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода